Мы сидим с другом на кухне. Не виделись много лет, пожалуй, более десяти. После того, как Игорь эмигрировал в Польшу, только созванивались, на родину он не приезжал. Но тут пришлось — повод печальный, умер старший брат. Так и встретились.

На кухне разговоры всегда душевнее, чем в баре или ресторане. Здесь нет чужих ушей. Никто на тебя не пялится. Ничто не отвлекает. Так и потекла наша беседа. Неспешная, началась с воспоминаний детства (мы жили в одном доме). Теплые такие воспоминания, несмотря на то, что на дворе были 90-е. Даже очереди за хлебом, в которых мы стояли с Игорьком поочередно, не вызывали злости. Сегодня я, завтра он — две буханки в руки, на две семьи хватало. Только зимой было холодно. Очень…

Память — такая штука удивительно мудрая, плохое стирает. Но мы все равно немного поныли. Я — как ходила в платье, купленном «на вырост», три года подряд. Сначала с кошмарными, многосантиметровыми защипами на талии и на подоле, чтобы не подметать им пол. А потом неудобно короткое. Подростки быстро растут.

Игорю, оказывается, до сих пор не дает покоя история с его первыми кроссовками, сношенными до дыр, — других было не достать. На «физре» прямо на беговой дорожке оторвалась подметка. А пухлый Веня, у которого мать работала товароведом, над этим ржал по-конски…

— Сейчас все по-другому, — говорю. — У наших детей нет таких проблем, у них есть все, чего нам так недоставало.

— А я знаю, — кивнул Игорь, глядя в окно. — Все и даже больше, чем, в принципе, нужно для нормальной жизни.

— Ты про Польшу?

— Нет, я про вас. Не могу никак понять, почему у многих белорусов есть такая странная черта характера: они не умеют ценить то, что имеют… Не смотри на меня с упреком: типа, свалил, а сейчас в нас камни бросаешь. Я сам такой же… странный…

Потом — рассказ про переезд. Живет в небольшой деревушке под Краковом, работает в городе. Водитель. Правда, когда мы сидели с ним летними вечерами под кустом сирени, Игорек мечтал совсем о другой профессии. Не сложилось. Сначала дико по этому поводу комплексовал и злился. Потом смирился. Признался: уже привык плыть по течению.

О том, что женат на девушке из Беларуси и растит двух дочек, я знала. Но фотки рассматриваю с интересом.

— Уже обе школьницы? И как учеба?

Игорь похмурнел:

— Все было хорошо. До недавнего времени…

Его девочки — билингвы. Между собой, в том числе и на улице, чаще всего общаются по-русски, как дома. Недавно у них из-за этого вышел конфликт со старшеклассниками. Те обзывали, матерились, сказали, чтобы валили из школы. Потому что русские. На Западе все, кто приехал из стран бывшего СССР, — русские…

Проблемы начались и у жены Игоря Даши. Она парикмахер. Несколько постоянных клиентов отказались садиться к ней в кресло. А хозяйка салона пригрозила: если так и дальше пойдет, уволит. Коллега по секрету сказала, что на ее место уже присмотрели другую женщину, беженку из Украины. Вроде мастер средней руки, да больно ее жалко …

— Беженцев в Кракове очень много. Сейчас из Украины бегут не только женщины и дети. И мужчины разного возраста. Никого не осуждаю. Война — это страшно. Но среди них есть и весьма скользкие типы. Знаешь сама, что самыми мобильными всегда были молодые и преступники. У наших соседей на прошлой неделе квартиру «выставили». Полиция воров поймала — оказалось, приехали оттуда, с большим мешком судимостей. — Игорь передергивает плечами. Привычка с детства, когда сердится. — Если честно, то обидно. Мы с Дашкой знаешь как пахали, чтобы закрепиться на новом месте… Ведь были из тех, которых «звать никак». Справились все же. Выправили, наконец, свое положение. Но теперь, судя по тому, что происходит, нас снова ждет провал. Цены взлетели практически на все. Денег уже стало не хватать. Дочкам обещал самокаты — забудьте, девочки, не до того… Конкуренция на работе уже поскакала галопом, и это только начало. Очереди появляются там, где их никогда не было. Да что долго рассуждать… Сама понимаешь, когда население страны вдруг просто катастрофически быстро увеличивается, начинают столь же быстро иссякать и ресурсы. Да, денег, которые выделяет Евросоюз беженцам, им на какое-то время хватит. Но ведь за этот, скажем, год людям надо будет пройти кучу всяких процедур, найти приемлемое для себя жилье и работу, которая позволит его и другие недешевые услуги оплачивать. Вакансии, конечно, есть. Но не столько, чтобы обеспечить рабочими местами всех желающих. И то, в основном, вакансии разнорабочих. А это тяжелый труд, который оплачивается по меркам жизни в Польше низко, — местные на него не соглашаются. Но беженцы ведь тоже люди! И им тоже нужна будет, хоть и немного погодя, нормальная работа с приличным заработком. Не только потому, что есть знания, умения и самоуважение, в конце концов, — иначе они просто не смогут тут прожить. И вот тогда противостояние между ними и нами, эмигрантами прежних лет, выйдет на иной уровень. Речь даже не о том, что начнется мордобой. Каждый будет стараться выжить. Выжить в чужой стране…

Я не перебиваю. Игорю надо высказаться. У него накипело. И мне становится откровенно жалко его. По-дружески. Передо мной не тот мальчишка, капитан сборной школы по футболу, с которым было нестрашно возвращаться вечером с дискотеки. И не тот победитель городской олимпиады по математике, которому учеба давалась легко. Это растерянный мужчина, муж и отец, который не знает, что ему делать.

— Может, все же вернетесь? — спрашиваю, провожая Игоря на площадке. Он долго не отвечает. Медленно спускается по лестнице вниз. Я чувствую себя ужасно неловко, потому что боюсь задеть его гордость и потому что мне небезразлично, что будет с ним и его семьей дальше. На последней ступеньке он оборачивается:

— Возможно. Дома всегда лучше…

Ирина ДОЛМАТОВА, фото Юрия АБРОСЬКИНА